Пер Валё - В тупике [= Смеющийся полицейский] (журнальный вариант)
– Мало нам всех тех прелестей, что сыплются на нашу голову, так мы еще и должны считать себя неизбежным злом, – горько сказал Колльберг.
– Трудности обычно вытекают из той парадоксальной ситуации, продолжал далее Меландер, – что наша профессия требует от работников больших умственных способностей и исключительных психических, физических и моральных качеств, а в то же время не несет в себе ничего такого, что привлекало бы к ней людей с такими данными.
Мартин Бек уже не раз слыхал такие рассуждения, и они ему надоели.
– Вы бы не могли где-то в другом месте вести свои социологические споры? – недовольно сказал он. – Мне надо подумать.
– О чем? – спросил Колльберг. В это время зазвонил телефон.
– Бек слушает.
– Это Ельм. Как дела?
– Плохо. Между нами говоря.
– Вы уже опознали того парня без лица?
Мартин Бек издавна знал Ельма и всегда полагался на него. И не только он. Многие считали, что Ельм – один из наилучших в мире техников-криминалистов. Только надо уметь к нему подойти.
– Нет, не опознали. Кажется, никто в мире не заметил его отсутствия. Мартин Бек набрал в легкие воздуха и прибавил: – Может, у вас есть какая-то новость?
Всем было известно, что к Ельму надо подлизываться.
– Да, – довольно ответил тот. – Мне кажется, что нам посчастливилось выявить у него определенные черты.
Наверное, надо сказать: «Не может быть!» – подумал Мартин Бек и сказал:
– Не может быть!
– В самом деле, – утешился Ельм. – Результаты лучше, чем ожидалось. Мы установили, что его одежда происходит из какой-то голливудской лавочки в Стокгольме. Как вы знаете, их здесь три.
– Молодцы, – сказал Мартин Бек.
– Конечно, – самодовольно сказал Ельм. – Я тоже так считаю. Костюм совсем грязный. Тот парень ни разу его не чистил и, кажется мне, носил почти каждый день и довольно долго.
– Сколько?
– Может, с год.
– У тебя еще что-то есть?
Ельм ответил не сразу. Самое главное приберег напоследок и нарочно тянул.
– Да, – наконец сказал он. – Во внутреннем кармане пиджака найдены крошки гашиша. Анализ проб, взятых во время вскрытия, свидетельствует, что ваш неопознанный был наркоманом.
Мартин Бек поблагодарил Ельма и положил трубку.
– Издалека пахнет дном, – сказал Колльберг.
Он стоял за спиной Мартина Бека и слышал весь разговор.
– Да, – сказал Мартин Бек, – но его отпечатков пальцев нет в нашей картотеке…
Оставалось только одно: использовать весь материал, который уже собрали. Попробовать найти оружие и допросить всех, кто хоть как-то был связан с жертвами преступления. Эти допросы проводили теперь свежие силы, то есть Монссон и старший следователь из Сундсвала Нурдин. Гуннара Альберга не было возможности освободить от его ежедневных обязанностей и послать им на помощь. В конце концов это не имело значения, так как все были убеждены, что эти допросы ничего не дадут.
Время шло, и ничего не происходило. День сменял день, из дней сложилась неделя, затем началась вторая. Вновь наступил понедельник. Было четвертое декабря, день святой Варвары. На улице было холодно и ветрено, предпраздничная покупательная суматоха чем дальше, тем больше увеличивалась. Новое пополнение томилось и мечтало, когда оно окажется дома. Монссон тосковал о более мягком климате Южной Швеции, а Нурдин – о здоровой северной зиме. Они не привыкли к большому городу, и им было тяжело в Стокгольме. Здесь им многое не нравилось, а особенно спешка, теснота и неприветливость жителей столицы. Как полицейских, их раздражали повсеместная грубость и расцвет мелкой преступности.
– Не понимаю, как вы здесь выдерживаете, – сказал Нурдин. Это был коренастый лысый мужчина с густыми бровями и прищуренными глазами. – Я вот ехал в метро, и только от Альвика до Фридхемсплан встретил по крайней мере пятнадцать лиц, которых у нас в Сундсвале полиция немедленно бы арестовала. Заметили ли вы еще одну вещь? Здесь люди какие-то запуганные. Внешне обыкновенные приличные люди. Но если спросить их о чем-либо или попросить спичку, каждый готов убежать. Просто боятся. Не чувствуют себя уверенно.
– А кто теперь уверен? – сказал Колльберг.
– Я не знал такого чувства, – молвил Нурдин. – По крайней мере, дома, но здесь, наверное, и я скоро начну бояться. Есть для меня какое-либо поручение?
– Мы получили информацию о неопознанном мужчине в автобусе, – сказал Меландер. – От одной женщины в Хегерстене. Она сказала по телефону, что рядом с ее домом есть гараж, где собираются иностранцы. Они там частенько, как она выразилась, «дерут глотку». И больше всех шумел один невысокий чернявый мужчина лет тридцати пяти. Описание его одежды похоже на то, что ходило в газетах. А с некоторого времени его там не видно.
– Можно найти тысячи людей, одетых так, как тот мужчина, – скептически молвил Нурдин.
– Да, – согласился Меландер. – На девяносто девять процентов можно быть уверенным, что эта информация ничего нам не даст. Но поскольку другой работы для тебя нет, то…
Он не договорил, нацарапал в блокноте фамилию и адрес информаторши и вырвал листок. Зазвонил телефон.
– На, – сказал он, протягивая листок и одновременно беря трубку.
– О'кей, – сказал Нурдин. – Еду. Машина есть?
– Есть, но, учитывая уличное движение и плохую дорогу, лучше добираться общественным транспортом. Садись на автобус номер двадцать три и следуй в южном направлении. Слезешь на остановке Аксельсберг.
– Мама родная, – сказал Нурдин и вышел.
– Он сегодня работает без особого вдохновения, – сказал Колльберг. Почему мы не разрешим этим парням уехать домой?
– Потому что они здесь для того, чтобы принимать участие в самой напряженной охоте на человека, которая когда-либо происходила в нашей стране, – сказал Мартин Бек.
– Ого! – заметил Колльберг.
– Я лишь цитирую министра юстиции, – сказал Мартин Бек невинно. – Наши острые и светлые умы (министр, разумеется, намекал на Монссона и Нурдина) работают вовсю, чтобы изловить душевнобольного массового убийцу, обезвредить которого – первостепенное дело и для общества, и для отдельного человека.
– Когда он это сказал?
– Первый раз семнадцать дней назад. А последний раз – вчера. Но вчера он получил лишь четыре строчки на двадцать второй странице газеты. Ему можно посочувствовать. Ведь в следующем году выборы.
Меландер закончил телефонный разговор и, еще держа в руках трубку, спросил:
– А не пора ли нам отбросить версию о сумасшедшем убийце?
Прошло четверть минуты, прежде чем Колльберг ответил:
– Да, давно пора. И пора запереть дверь и отключить телефон.
– Гюнвальд здесь? – спросил Мартин Бек.
– Да. Господин Ларссон сидит в своем кабинете и ковыряет в зубах ножом для бумаги, – ответил Меландер.
– Скажи, чтобы все телефонные звонки переключали на него, – велел Мартин Бек.
– И одновременно попроси, чтоб нам принесли чего-нибудь поесть, сказал Колльберг. – Мне три венские булочки и чашку кофе.
Через десять минут принесли кофе, и Колльберг запер дверь.
Они сели к столу. Колльберг прихлебывал кофе и жевал булочку.
– Таким образом, – начал он, – рабочая гипотеза звучит приблизительно так: какой-то мужчина, вооруженный автоматом типа «Суоми-37», убил девять человек в автобусе. Никакой связи между теми девятью людьми нет, они просто вместе ехали.
– У того, кто стрелял, был какой-то мотив, – сказал Мартин Бек.
– Да, – согласился Колльберг и взял вторую булочку. – Но у него не было причины убивать всех людей, случайно оказавшихся вместе в автобусе. Значит, он имел намерение убить одного.
– Убийство тщательно продумано, – молвил Мартин Бек.
– Одного из девяти, – сказал Колльберг. – Но кого? Список у тебя, Фредрик? Повторим его еще разок?
Мартин Бек кивнул. Далее разговор происходил в форме диалога между Колльбергом и Меландером.
– Густав Бенгтссон, – начал Меландер, – водитель. Его присутствие в автобусе можно считать мотивированным.
– Безусловно.
– Он как будто жил вполне нормальной жизнью. Удачно женился. Никогда не судился. Всегда добросовестно относился к своей работе. Мы допросили нескольких друзей его семьи. Они сказали, что он был порядочным и надежным человеком. Принадлежал к обществу трезвенников. Ему было сорок восемь лет. Родился он здесь, в Стокгольме.
– Врагов? Не имел. Денег? Не имел. Причин для лишения его жизни? Не было. Далее.
– Я не буду придерживаться нумерации Рённа, – сказал Меландер. – Итак, Хильдур Йоханссон, вдова, шестьдесят восемь лет. Она ехала от дочери домой. Родилась в Эдсбру. Жила одна, на свою пенсию. Больше о ней, наверное, нечего сказать.
– Нет, есть. Она, видимо, села на Уденгатан, и никто, кроме дочери и зятя, не знал, что она будет ехать именно тем маршрутом и именно в то время. Давай далее.
– Юхан Чельстрём, пятьдесят два года, родился в Вестеросе, механик в автомобильной мастерской. Он задержался после окончания рабочего дня и как раз ехал домой, здесь все ясно. С женою жил хорошо. Больше всего его интересовали машины и дача. Не судился. Зарабатывал прилично, но не так уж много. Те, кто его знает, говорили, что он, наверное, ехал в метро с Эстермальмсторга до Центральной, а там пересел на автобус. Его шеф говорит, что он был способным механиком и хорошим работником. А коллеги что…
